От экономики знаний к экономике мудрости через трагедию университетов

Часть первая: креативный класс в новую эпоху

10 июля в Летней школе институционального анализа (Russian Summer School on Institutional Analysis — RSSIA), организованной Лабораторией "Институциональный анализ экономических реформ" Государственного университета — Высшей школы экономики (ЛИАЭР ГУ-ВШЭ) стало днем, посвященным экономике знаний и ее перспективам в России. Сначала о виртуальной интеграции и глобальной системе бизнеса рассказывал руководитель Центра корпоративного управления ГУ-ВШЭ Геннадий Константинов, затем под руководством Ярослава Кузьминова прошел круглый стол, озаглавленный организаторами в алармистском ключе: "Трагедия российских исследовательских университетов".

Геннадий Константинов — один из наиболее известных в нашей стране специалистов по корпоративному управлению, ныне занимающийся теорией и практикой стратегического менеджмента в новой экономике. В прошлом он ученый-математик, занимавшийся кибернетикой. В своем выступлении перед слушателями летней школы он совместил свои прошлые и нынешние научные интересы, по сути сделав краткое введение в экономику знаний.

Понятие "экономики знаний" начало складываться в 1960-е годы, первым его ввел Фриц Махлуп, понимая, однако, под этим термином лишь отдельный сектор экономики. По-настоящему оригинальной работой, стимулировавшей интерес множества исследователей к новой экономике, стала книга Дэниела Белла "Наступление постиндустриального общества" (насколько можно судить, термин "постиндустриальное общество" подвергся ребрендингу и стал "экономикой знаний"). Затем в 1980-е Теодор Розак ввел общепринятое ныне разделение на данные, информацию, знания и мудрость, Нанака и Такеучи объяснили специфику неформального знания, не трансформируемого в информацию, вслед за ними подвергли сомнению чрезмерный акцент на информацию Энтони Гидденс и другие мыслители.

Показав широту теоретического осмысления новых экономических и социальных процессов, Геннадий Константинов пояснил, что смена акцентов (и, парадоксальным образом, специальности самого выступающего, из кибернетика превратившегося в консультанта по стратегическому управлению) вызвана осознанием того, что огромный рост объемов информации не ведет к соответствующему росту знаний. Знания на деле теснейшим образом связаны с образом мышления конкретного индивида, и далеко не всегда могут быть формализованы. Говоря о таком субъективном знании, мы вынуждены связывать его с личностью, с волей, опытом и намерениями человека.

В рамках своего философско-исторического вступления г-н Константинов также объяснил, чем же данные, информация, знания и код отличаются друг от друга. Данные — это всего лишь код, не несущий сам по себе никакого смысла. Информация — это данные, имеющие смысл, декодированные с помощью ключа-контекста. В свою очередь, знания — это та информация, которую индивид или организация могут трансформировать в действия, строить на ее основе свое видение будущего. Наконец, мудрость — знания, которые индивид или организация могут трансформировать в бездействие, причем с выгодой для себя (экономика мудрости после этих слов Геннадия Константинова представилась чем-то абсолютно необходимым).

Сегодня в мире происходит социально-экономическая революция, которая как раз и основывается — нет, увы, не на мудрости, а пока лишь на знании. На смену парадигме индустриальной экономики приходит парадигма общества знания, в этом процессе кардинальные преобразования претерпевают все ключевые экономические категории. Так, источником благосостояния вместо минеральных ресурсов становится интеллект, в трудовых отношениях акцент со свободного рынка смещается на креативный класс (в Америке резко снижается число рабочих, но растет — представителей креативных профессий), в образовании функциональная специализация уступает место индивидуальным конкурентным преимуществам, сама логика "специальности" теряет смысл. В качестве своеобразного маркера общества знаний выступает возникновение и расцвет хедхантинга — охоты за креативными профессионалами. Если раньше работникам в среднем фирмы нужны были больше, чем они — фирмам, то теперь компании вынуждены искать и удерживать креативный класс путем больших усилий.

Как раз стратегии компаний в новой экономике и интересуют Геннадия Константинова в первую очередь. Заведующий кафедрой общего и стратегического менеджмента ГУ-ВШЭ уверен, что корпорации начинают действовать не как объединения капитала для реализации крупных проектов, а как объединения знаний сотрудников. Соответственно меняются и ресурсы таких объединений.

Конечно, финансовый капитал по-прежнему играет существенную роль, но более конкурентным становится тот, кто совмещает также интеллектуальный, социальный и предпринимательский капиталы. Например, международными корпорациями осознается важнейшая роль интеллектуальных ресурсов — IT-специалистам покупают не то оборудование, которое необходимо для их непосредственной деятельности, а то, которое способно создать интерес качественно работать и может стимулировать к созданию инноваций.

Социальный капитал играет не меньшую роль — книгу с говорящим названием "Доверие" ему посвятил недавно сам Френсис Фукуяма. Этот вид капитала как раз и характеризует уровень доверия между людьми, а доверие — та "смазка" которая снижает "транзакционные издержки" человеческих отношений, важность которых в экономике только начинает осознаваться. Простой пример — корпорация Wal-Mart, лидер розничной торговли США, сумела радикально снизить финансовые издержки, но сделала это ценой невероятного падения уровня социального капитала. Сегодня ей не доверяют ни внешние инвесторы, ни собственные сотрудники, и участь ее предрешена, уверен г-н Константинов.

Предпринимательский капитал есть возможность сотрудников принимать управленческие и стратегические решения, наиболее четко он проявляется в корпорациях в форме партнерств. В Европе партнерства, т.е. вид предприятий, лучше всего подходящий для максимального использования предпринимательского капитала, уже оформляются законодательно, даже наметился переход к более жизнеспособной форме "партнерств с ограниченной ответственностью".

Помимо использования новых видов капитала значительный экономический эффект дает виртуальная интеграция, позволяющая эффективно работать на исключительно узких сегментах глобального рынка. Как это работает? Например, во Франции есть компания, которая принимает по сети Интернет заказы на необычный вид товара — вино нужного года выпуска. Покупателей много, в основном это желающие приобрести бутылку бордо или шабли в подарок другу на юбилей. Почему бизнес с колоссальными рисками и невероятным объемом оборотного капитала оказывается рентабельным? Именно за счет виртуальной интеграции: компании не надо закупать все вино и хранить у себя на складе, она имеет доступ к данным о наличии товаров по электронным каналам связи, по сети же формирует и пакет заказов, затем передает его внешней службе доставки. По словам г-на Константинова, построению такого единого информационного пространства, позволяющего в реальном времени контролировать процессы за пределами компаний, все уже научились, и на повестке дня — переход к глобальной системе бизнеса.

Система эта представляет собой некий апофеоз аутсорсинга — в центре мировой экономики будет находиться сеть креативных компаний, генерирующих знания и воплощающих их в товары с помощью набора платформ.

Производственные платформы, которые уже начали формироваться в Китае, способны быстро и дешево производить любые товары. В перспективе они будут дрейфовать по миру вслед за дешевой рабочей силой.

Инфраструктурные платформы несут на себе нагрузку обеспечения максимально удобной и свободной от рутины деятельности креативного блока. Пример — сервера Intranet и Extranet крупных компаний все чаще располагают в Индии, где их обслуживают целиком.

В отличие от иностранных исследователей профессор Константинов выделяет в отдельный класс также энергетические и транспортные платформы. Это логично — в своем комментарии нам он отметил, что текущая роль России — быть как раз одной из энергетических платформ.

Не следует думать, что экономика знаний есть некий синоним глобализации, в ее рамках на новом концептуальном уровне осмысляются также и региональные преимущества. Речь идет о парадигме кластерного развития, с некоторых пор модной и у нашего Правительства. В идеале индустриальный кластер есть интегрированная система компаний разных отраслей, обслуживающих институтов и университетов, вместе создающих среду, обеспечивающую всем участникам возможность добиваться больших успехов в глобальной конкуренции. Геннадий Константинов привел пример итальянской Ломбардии — области, где сконцентрированы сотни фирм-производителей обуви, сбытчиков, инвесторов и обслуживающих компаний. Кажется, еще более уместный пример — Кембриджский научный парк, конгломерат исследовательских лабораторий, инновационных компаний, венчурных фондов, патентных поверенных и инфраструктуры обслуживания.

Кластерное развитие, системы виртуальной интеграции и прочие проявления новой экономики способны даже привести к тому, что главными субъектами экономики станут не страны или корпорации, а отдельные люди (заметим, лишь представители креативного, а не обслуживающего класса). Естественно, это поставит перед наукой ряд проблем — как возникают креативные сети? Как они организованы? Каков их жизненный цикл? От того, насколько четкими будут ответы на эти вопросы и понимание открывающихся перспектив, зависит судьба нашего государства, — как сообщества потенциально креативных индивидов — в ближайшем будущем.

Об университетах (главных институтах экономики знаний, производящих как креативные индивиды, так и их сети) и их грядущей роли в России читайте во второй части репортажа.

 

Иван Стерлигов, обозреватель экспертного канала ВШЭ — OPEC