Россия и европейские ценности

Сравнение народов и людей друг с другом помогает каждой стороне понять прежде всего себя.
Об уникальном международном исследовании базовых ценностей людей, населяющих разные страны, включая Российскую Федерацию, ответственному редактору приложения «НГ-сценарии» Юрию СОЛОМОНОВУ рассказывает заведующий сектором исследования личности Института социологии РАН и заведующий лабораторией сравнительных исследований массового сознания Высшей школы экономики Владимир МАГУН.

– Владимир Самуилович, а что, если мы начнем с простого вопроса: зачем нужен сравнительный анализ российских и европейских ценностей? Какая в этих измерениях, скажем так, потребительская польза?

– Россия – европейская страна, и нам всем важно понимать наши сходства и отличия от других европейцев. Так что потребительская польза – в лучшем понимании, в формировании более точной картины мира.

Отдельная задача – преодоление разнообразных мифов, которыми переполнено наше общественное сознание. Распространено, например, мнение, что российские ценности уникальны и сравнивать их с ценностями и взглядами на жизнь населения других стран вообще бессмысленно, помните «аршином общим не измерить»? А если все же сравнить, то чтобы убедиться в превосходстве россиян над западными людьми в отношении духовных ценностей (противопоставляемых материальным) и коллективистских («соборных») ценностей, противопоставляемых индивидуалистическим. Ну а вывод – понятен: России надо двигаться по «особому (незападному) пути».

– Тогда подробнее о самих исследованиях.

– Мы используем для этого много самых разных баз данных, одна из основных – это Европейское социальное исследование, основанное на очень качественных опросах по репрезентативным выборкам примерно в 30 странах. Первый раунд этих опросов прошел в 2002 году. В нынешнем году планируется уже седьмой этап этого проекта. Есть еще Европейское исследование ценностей, оно берет свое начало с 1981 года. А вот Мировое исследование ценностей и Международная программа социальных опросов выходят за границы Европы и охватывают, по сути, все континенты.

– Это исследование можно представить как деятельность какой-то общеевропейской структуры, специально созданной для такой цели?

– Нет, это скорее довольно сложное сообщество ученых, основную работу выполняют «страновые группы» исследователей в своих государствах. В России – это Институт сравнительных социальных исследований, осуществляющий перевод анкеты, сами опросы, подготовку базы данных, в последние годы эта работа идет в сотрудничестве с Высшей школой экономики. В других странах похожие структуры делают то же самое.

– То есть анкеты, методики – одни и те же во всех 30 странах?

Знает ли она, что мир за горизонтом  очень похожий, но совсем иной...    Фото Reuters

– В этом и заключается задача – обеспечить максимальную сравнимость. Это очень сложно: нужно добиться точного перевода вопросов, позаботиться о том, чтобы и сама процедура опросов была одинакова в разных странах, добиться репрезентативности. В общем, в таких проектах не забалуешь.

Принципом этих масштабных проектов является максимальная открытость. Каждый этап вы, обычный гражданин любой страны, можете проверить. Например, поинтересоваться, точно ли переведена анкета, с помощью которой ведутся опросы. Однажды мы с немецкими коллегами обнаружили при анализе данных по одной из европейских стран некоторые странные аномалии и в итоге раскопали, что причина была в неточном переводе одного из вопросов. В анкете просили людей оценить свое сходство с описанием некоего воображаемого человека, «для которого важно, чтобы его уважали». А в ошибочном переводе было сказано: «Он стремится заставить других людей, чтобы его уважали», – понятно, что слово «заставить» многое меняет, и согласиться с такой формулировкой людям было труднее.

– Люди охотно отвечают на «ценностные» вопросы?

– Одни люди легче идут на контакт, другие – труднее. Это зависит не только от их общительности или доверия интервьюеру, но и от такой, например, характеристики, как мера их занятости, наличие свободного времени. Но это проблема не только таких исследований, а всей опросной социологии. Особенно в развитых странах, в крупных городах становится все сложнее устанавливать контакты, обеспечивать репрезентативность выборки. Стараемся эти трудности преодолевать, в Европейском социальном опросе по России удается опросить до двух третей включенных в запланированную выборку респондентов, что очень неплохой показатель.

– А эта доступность, открытость результатов опросов всем желающим не может быть использована теми же политиками, журналистами, да и просто гражданами какой-то страны, мягко говоря, некорректно? Разве при изучении сравнительных данных трудно прийти к выводу о превосходстве своих национальных ценностей над ценностями других стран и народов?

– Думаю, что «превосходство» – не совсем подходящее слово, я бы скорее говорил об опережении или отставании.

В наших совместных с Максимом Рудневым исследованиях мы обнаруживаем существенные отличия россиян от населения экономически более продвинутых западноевропейских и скандинавских стран по базовым ценностям. Мы используем методику израильского ученого Шалома Шварца (он, кстати, уже несколько лет – профессор в Высшей школе экономики), которая измеряет 10 ценностных показателей, а затем объединяет их в два более укрупненных: Сохранение – Открытость изменениям и Самоутверждение – Забота о людях и природе.

Россияне в среднем отличаются более сильным предпочтением ценностей Сохранения в противовес Открытости и ценностям Самоутверждения – в противовес Заботе. Таким образом, если судить по ценностям, то мы не находим ни повышенной духовности, ни коллективизма-соборности. Скорее наоборот: озабоченность материальным благополучием и преследование собственных интересов в ущерб благополучию окружающих.

– Раз такие отличия от продвинутых европейских стран, то, может, правы те, кто говорит, что мы не европейцы?

– Я так не считаю. Ведь от того, что мы пока менее экономически развиты по сравнению с более продвинутыми странами и сильно отстаем от некоторых из них по уровню ВВП на душу населения, мы же не поворачиваемся спиной и не говорим, что уходим с мирового рынка. Точно так же и с культурным развитием. Западноевропейские и скандинавские страны в этой сфере в ряде аспектов выполняют для нас роль ориентира: мы ведь, наверное, хотели бы, чтобы и в нашей стране укреплялись ценности заботы об окружающих и люди в меньшей мере руководствовались принципом «каждый за себя». Хотелось бы также видеть нашу страну и более инновационной, стремящейся создавать новые товары и услуги, открывающей новые пути в науке. Но это невозможно без культивирования ценностей Открытости изменениям за счет некоторого «усмирения» присущей сегодня россиянам тяги к стабильности и избеганию рисков.

Европейские страны в двумерном ценностном пространстве. Источник: В.С. Магун, М.Г. Руднев, 2013 (по данным Европейского социального исследования)

Кстати, население западноевропейских и скандинавских стран и на порядок более счастливо, довольно жизнью, люди там больше доверяют друг другу. Это ли не довод в пользу движения в направлении ценностей Открытости изменениям и Заботы о людях и природе?

Кроме того, мы же не одни такие в Европе. Средний россиянин очень похож по своим ценностям на средних представителей других бывших социалистических стран, но не только. Любопытно, что россияне близки по своим ценностям и к жителям Средиземноморья, в этом смысле Россия – почти средиземноморская страна, не случайно, наверное, в свое время возник лозунг догнать Португалию. Что же, жители всех этих стран – тоже не европейцы?!

– Эта дистанция, отделяющая нас от скандинавов и западноевропейцев, наверное, отпугивает россиян от движения в сторону Европы?

– В самое последнее время в связи с международной ситуацией, вызванной вхождением Крыма в состав России, отношение к Европейскому союзу ухудшилось, но даже теперь, по данным Левада-Центра, треть респондентов сохранила расположение к ЕС. В течение же многих лет значительная часть россиян считала, что России следует стремиться к вступлению в Европейский союз. Таких в 2012 году было 43%, противоположной точки зрения придерживались 32%, а четверть респондентов честно признались, что затрудняются ответить.

Симпатизирующих Европе оказывается меньше, если прямо сфокусировать вопросы на ценностях, но и в этом случае таковых набирается не меньше 20%. Это январские данные фонда «Общественное мнение», который задал подобные вопросы в косвенной форме. Людей, имеющих представление (чаще всего – адекватное) о том, что такое «европейские ценности», спрашивали, много ли среди россиян тех, кто эти ценности разделяет, становится ли таких людей больше и хорошо ли это для нашей страны. Треть респондентов сочла, что число носителей европейских ценностей растет, а 21% – что чем больше будет таких людей, тем лучше.

Россияне на фоне и других европейцев (оранжевым выделены страны, чьи ценности в среднем татистически не отличаются от российских). Источник: В.С. Магун, М.Г. Руднев, 2013 (по данным Европейского социального исследования)

Часть российских идеологов пытается убедить общество, что «Россия не Европа». Как видим, чаяниям значительной доли россиян эта установка явно не соответствует. Даже если таких людей меньшинство, то это меньшинство более образованное, добившееся большего успеха, составляющее ресурс развития страны. Крайне близоруко пытаться игнорировать его европейские предпочтения, тем более вступать с этими людьми в культурную войну. Хочу напомнить об инклюзивной демократии (такой, которая учитывает интересы меньшинства) – о ней часто говорит ваш главный редактор Константин Ремчуков.

Всегда возможны разные реакции. Если я вижу какое-то отставание, не радующее меня отличие России от других стран, то воспринимаю это как сигнал к социальному развитию нашей страны, импульс к сближению и обучению у тех, кто достигает чего-то большего и лучшего в своем развитии. Но, конечно, накапливается и усталость от того, что приходится все время напрягаться, да и досада от невыигрышных сравнений может накапливаться. Я вижу в попытке объявить себя «не-Европой» вот такой срыв, желание соскочить с дороги, ведущей к развитию, искушение вернуться в расслабленное состояние и перестать тянуться за «отличниками».

Сомневаюсь, что подобный откат возможен. В любом случае, у нас будет повод посмотреть, достаточно ли далеко продвинулось общество за 25 постсоветских лет по европейской дороге, чтобы его можно было вот так просто развернуть.

– А в какой мере власть может влиять на ценности личности или группы?

– Как ни прискорбно это для власти, но базовыми ценностями не так легко управлять. Да даже и более конкретные ценности не так легко поддаются влиянию пропаганды. Левада-Центр регулярно задает вопрос, какой страной людям хотелось бы видеть сейчас Россию – великой державой, которую уважают и побаиваются другие страны, или страной с высоким уровнем жизни, пусть и не одной из самых сильных стран мира.

И вот в опросе, который проводился с 7 по 10 марта, когда шла подготовка к референдуму в Крыму и СМИ активно обсуждали вхождение Крыма в состав России, доли сторонников этих двух точек зрения на страну оказались одинаковыми – половина опрошенных выбрала имперский вариант, а другая половина – жизненное благополучие граждан. Сдвиг в имперскую сторону в сравнении с предыдущим опросом 2011 года, конечно, произошел, но небольшой – всего на шесть процентных пунктов.

Таким образом, при прямом столкновении ценностей державности и жизненного благополучия половина населения страны благополучием жертвовать не согласна. Но чаще всего вопросы социологов про державу и имперскую политику подобного столкновения ценностей не предлагают, и тогда мысль о цене державности большинству людей в голову не приходит. Поэтому ответы опрошенных резко сдвигаются в сторону поддержки идеи великой державы и политики, направленной на ее реализацию.

– А какую роль в формировании и изменении системы базовых ценностей человека играет религия? Марксизм-ленинизм всегда трактовал обращение людей к Богу как человеческую слабость, рабское поклонение. Особенно доставалось христианству…

– Рональд Инглхарт, один из ведущих в мире специалистов по исследованию ценностей, составил свою карту мира, на которой обозначил так называемые культурные зоны. На этой карте есть протестантская и католическая Европа, православные страны, исламские, конфуцианские страны. Понятно, что религия сегодня потеряла свое былое значение, но длившееся много веков ее влияние отложилось в культуре стран, изучаемых учеными, и определяет ценностные характеристики их населения.

– А что вы думаете по поводу концепции постсоветского человека, которую разработал Левада-Центр? Грубо говоря, она заключается в том, что система ценностей советских людей за время, прошедшее после распада СССР, в основе своей осталась поразительно устойчивой. Это, кстати, подтверждается многими внешними признаками возрождения советской системы. Не буду их перечислять – об этом много сказано. На ваш взгляд, это действительно возврат в тот ценностный мир?

– Я высоко ценю работу Левада-Центра и считаю, что концепция постсоветского человека справедливо подчеркивает сильную преемственность сознания и поведения современных россиян по отношению к тому, как действовали и думали советские люди. Она справедливо привлекает наше внимание и к сохранению многих советских социальных и культурных механизмов. Все же мне кажется, что при таком подходе недооценивается влияние произошедших со времени перестройки социальных, технологических, культурных изменений.

Если говорить о фактической стороне дела, то наши исследования показывают, что картина, во всяком случае, более дифференцированная, чем это представлено в концепции homo postsoveticus.

В составе российского населения есть несколько типов людей, различающихся своими ценностями. Что характерно: в стране почти не представлен тип людей, сочетающих приверженность активным, самостоятельным поступкам с готовностью учитывать интересы окружающих и осуществлять коллективные действия. Частично несформированность этого типа «либерального коллективиста» можно отнести на счет советского наследия, но именно частично, поскольку этот тип слабо представлен не только в постсоциалистических, но и в большинстве средиземноморских стран.

– Есть такой, довольно жесткий, но, как я считаю, верный, афоризм: «Когда человеку нечем гордиться, он начинает гордиться национальностью». Хотя есть немало людей, думающих иначе. Помните знаменитое: «У советских собственная гордость!» Но у Маяковского это про выстроенный социализм – как результат усилий. Чувство гордости как-то участвует в системе ценностей?

– В совместной работе с дочерью Асей  мы выделили два типа гордости человека своей страной. В одном случае людей прямо спрашивают, в какой степени они гордятся своей принадлежностью к стране, а в другом оценка гордости выводится как сумма суждений о гордости конкретными свойствами страны: ее историей, научными и техническими успехами, достижениями в экономике, системой социальной защиты населения и т.п. Выясняется, что если судить по ответам на прямой вопрос, то гордость россиян выше, чем при более детальной оценке различных достижений страны. Хотелось бы, чтобы подобных «ножниц» не было и «обоснованная» гордость россиян была на высоте.

Соответственно, и патриотическое воспитание может быть разным. Что касается лобовой оценки гордости, то ее можно прямо в готовом виде вкладывать в сознание людей. Но если мы хотим, чтобы человек самостоятельно и убежденно пришел к осознанию гордости за свою страну, то усилия должны быть направлены не на индоктринацию, а на реальное улучшение жизни людей.