Формалисты видны в контексте

Русские формалисты вышли из неокантианской эпистемологии, отрицали неолейбницианство, сторонились экспрессионизма и помогли погубить самих себя. Ученые представили новые доклады на организованном ВШЭ и РГГУ конгрессе «100 лет русского формализма».

Участники одной из сессий, прошедших на конгрессе 26 августа, попробовали взглянуть на русский формализм десятых-двадцатых годов прошлого века в современном ему «европейском интеллектуальном контексте». В докладах раскрывались не всегда очевидные связи формалистов с философскими и художественными концепциями, доминировавшими в то время. Некоторые из высказанных тезисов были, судя по реакции слушателей, небесспорными, но, без сомнения, интересными.

Патрик Кларк из Карлова университета (Прага) заметил, что формалистский проект, несмотря на внешний отказ от принадлежности к какой-либо философской доктрине, был направляем вполне четкими методологическими предпосылками. А корни этого явления следует искать в неокантианской эпистемологии. Александр Марков (Институт мировой культуры МГУ имени М.В. Ломоносова), в свою очередь, подводил к другому сопоставлению: формалистский подход к форме и восприятию был результатом «критического взаимодействия с неолейбницианством». Отрицательная связь между научными и культурными концепциями может быть не менее плодотворной, чем наследование традициям.

Отрицание или уклонение от сопоставлений с другими школами вообще было для формалистов довольно типичным. Характерный пример — псевдоотстраненность формалистов от немецкого экспрессионизма, прежде всего в кино. О «непризнанном влиянии» киноэкспрессионистов говорил на конференции профессор отделения культурологии ВШЭ Ян Левченко.

Он напомнил, что один из виднейших представителей русской формальной школы Юрий Тынянов в двадцатые годы тесно работал с ФЭКС (Фабрикой эксцентрического актера) и стал сценаристом таких известных фильмов, как «Шинель» (1926) и «С.В.Д.» (1927). Огромное влияние на киноискусство в те годы оказывали немецкие киноэкспрессионисты, в том числе автор легендарного «Кабинета доктора Калигари» Роберт Вине. Воздействие Вине на творчество Григория Козинцева и Леонида Трауберга (режиссеры «Шинели» и «С.В.Д») можно считать «если не доказанным, то очевидным».

Что же привлекало формалистов в экспрессионистском кино? С одной стороны, «искривленное пространство» экспрессионистских фильмов служило аналогией поэтической зауми. Но есть и другой аспект, на который обращал внимание Борис Эйхенбаум. «Примитивное по своим языковым средствам», кино было «грандиозным по возможности влияния на массы». Кино оказалось «соборным» не только в отношении зрителей, которые погружались в «коллективный транс», но и в отношении производства — кинокартина была актом коллективного творчества. При этом зрительский транс, хоть и был коллективным, имел особый эффект — позволял каждому из зрителей оставаться наедине с картиной, своей собственной. Возникало интимное чувство, которое Эйхенбаум сравнивает с «подсматриванием чужого сна».

Однако в работах и программных статьях формалистов, посвященных кино, собственно экспрессионизм практически не упоминается. Причины этого, по мнению Яна Левченко, нужно искать в иной плоскости — политической. Экспрессионисты удостаивались крайне негативных оценок в советской печати. Формалистам, и без того находившимся в советском государстве в крайне уязвимом положении, дополнительные упреки в «буржуазности» были ни к чему.

Отрицание или уклонение от сопоставлений с другими школами вообще было для формалистов довольно типичным. Характерный пример — псевдоотстраненность формалистов от немецкого экспрессионизма, прежде всего в кино.

Этот эскапизм, как известно, не слишком помог формалистам, масштабная политическая кампания против них все равно развернулась. Но и сами представители формальной школы приложили руку к ожесточению дискуссий. «Споры повсюду, на всех направлениях, — вспоминал современник. — Оппоненты подвергались физическому уничтожению». Краткий обзор тех дискуссий в литературных и театральных кругах, вылившихся в оголтелую антиформалистскую кампанию, представила на конференции декан факультета филологии ВШЭ Елена Пенская. В Российском государственном архиве литературы и искусства она изучила дневники Александра Слонимского, известного пушкиниста и автора «письма в редакцию» под характерным названием «О Мейерхольде и воинствующем формализме».

Слонимский, когда-то близкий формалистам, подробно фиксировал события тех лет, обижался на бывших друзей, обвинял их в неумении вести диспуты и манипулировании аудиторией (особенно досталось знаменитому театроведу Алексею Гвоздеву) и счел нужным, на всякий случай, «разъяснить» свою позицию в отношении формализма. Голос Слонимского в общем хоре критиков был далеко не самым громким, но кампания достигла своей цели. Гвоздев, подвергнутый травле, скоропостижно скончался в 1939 году. Мейерхольд был расстрелян годом позже.

Олег Серегин, новостная служба портала ВШЭ