Русский мир Кончаловского: как в кино

23 декабря в Высшей школе экономики прошел традиционный рождественский киносеминар Лаборатории экономико-социологических исследований ВШЭ, на котором участники обсудили фильм Андрея Кончаловского «Белые ночи почтальона Алексея Тряпицына», получивший в этом году «Серебряного льва» на Венецианском кинофестивале.

Тема семинара задала широкий диапазон обсуждения — «Отказ от рефлексивности как свойство русской культуры».

По мнению первого проректора, заведующего Лабораторией экономико-социологических исследований (ЛЭСИ) ВШЭ Вадима Радаева, фильм Кончаловского «Белые ночи…» во многом повторяет суть давнишнего высказывания режиссера, которое было воплощено в киноленте 1967 года «История Аси Клячиной, которая любила, да не вышла замуж».

Сейчас популярным стало понятие русского мира как некоей истории и темы наднационального пространства (не столько географического, сколько ментального), в котором обитают русскоговорящие и русскомыслящие люди. В фильме «Белые ночи…» под русским миром понимается только мир крестьянский, именно в нем, как считает режиссер, явлена основа и сущность всего русского. В понимании Кончаловского крестьянская этика актуальна не только для тех, кто живет и работает на земле, она является доминантой и для других «сословий», в том числе для городских жителей. Моральные и идейные ценности деревенских жителей по-прежнему определяют сознание и в каком-то смысле действия всех русских людей.

Каким же этот крестьянский мир предстает перед зрителем? Наблюдая жизнь русского крестьянина, Кончаловский видит мир, отделенный от цивилизации. Казалось бы, цивилизация совсем рядом — неподалеку от деревни, показанной в «Белых ночах…», находится военный космодром Плесецк (в «Асе Клячиной» был танкодром). Но это ничего не меняет в жизни простых людей, дары цивилизации в их жизни представлены весьма скудно. Есть телевизор, есть мобильные телефоны, которыми почти никто не пользуется, из соседнего городка привозят буханки хлеба, газеты, лекарства и пенсии — вот, собственно, и всё, на этом влияние цивилизации на мир деревни заканчивается, но, похоже, большего жителям этих мест и не нужно. Все, кто стремился к большему, давно отсюда уехали.

Рефлексию героев, может, и нельзя назвать особо интеллектуальной, но она у них имеется, просто это «рефлексия сердцем»

Русский крестьянский мир видится Кончаловскому лишенным рациональности, если понимать под рациональностью планируемую на длительный период деятельность, способную изменить качество повседневной жизни. Мы видим безысходность и отсутствие стремления к каким-то улучшениям. Люди пребывают в замкнутом круге. Пренебрежение героев к материальной культуре приводит к неспособности качественно делать простые вещи и в значительной степени порождает бедность, а бедность в свою очередь не дает надежды на иную жизнь и порождает еще большее пренебрежение к материальному окружению. Героям вроде бы и хочется чего-то большого, светлого, но где оно, это большое и светлое, и что оно такое — непонятно. Здесь возможны только какие-то частичные изменения собственного мира, например, можно обзавестись семьей и детьми, но когда робкие и неловкие шаги главного героя фильма не приводят к успеху, он воспринимает это спокойно, без трагедий.

Это мир без культурных институтов и организаций, их поддерживающих. В деревне, в которой живет главный герой, никогда не было больницы, церковь, вероятно, есть, но она не показана в картине. Есть разрушенная школа, по которой ностальгирует Тряпицын, и эта школа — символ увядания культуры. Многие исследователи «загадочной русской души» считают, что русский народ по необъяснимым причинам одержим стремлением к высшим идеалам, одарен способностями к познанию высших форм духовного опыта. Однако в фильме это заметить очень трудно, скорее в картине звучит надежда на духовное начало русского крестьянина. Это мир, у которого нет будущего, и не потому, что деревня умирает, а просто у героев отсутствует понимание будущего в принципе. Они живут настоящим и вспоминают фрагменты из прошлого, которые помогают им хоть как-то поддерживать свою идентичность на общем фоне. В кадре периодически мелькают дети, молодежь, но надежды на будущее, связанной с детством, с выбором своего жизненного пути, нет, потому что и выбора будущего, по сути, нет.

Зато в крестьянском мире, который видит Кончаловский, есть понятия «свои» и «чужие». Отношение к чужим довольно сложное, исторически так сложилось, что русские люди пытаются понять опыт и переживания «чужого», но одновременно демонстрируют крайнее недоверие к нему. Интересно, что в фильме нет полного доверия и к «своим». Когда у главного героя крадут лодочный мотор, подозрение, кто мог это сделать, в равной степени падает и на «своих», и на «чужих». Герой оправдано ожидает помощи односельчан в экстремальной ситуации, потому что их сообщество скрепляют некие моральные обязательства, но стремления к сотрудничеству — нет. «Близость» возникает от совместного проживания в тяжелых условиях, а не по душевным предпочтениям или качествам характера.

 

«Своя» власть не склонна соблюдать закон, а действует по возможности, через постоянные компромиссы, ее не любят, но уважают. «Чужая» власть поступает по закону и ее, в конце концов, «выдавливают» из жизни деревни

Государство, которое незримо присутствует в фильме как нечто столь же отдельное и далекое, как и цивилизация, периодически вторгается в жизнь крестьянина. Но и представители власти также делятся на «своих» и «чужих». «Своя» власть не склонна соблюдать закон, а действует по возможности, через постоянные компромиссы, ее не любят, но уважают. «Чужая» власть поступает по закону и ее, в конце концов, «выдавливают» из жизни деревни.

Мир русского крестьянина, по Кончаловскому, это царство терпения. Физически тяжелая жизнь протекает как повинность. Один из героев фильма говорит по этому поводу: «Вся жизнь прошла в терпении, думаешь, за горизонтом жизнь сиреневая, подходишь, а она такая же — серая». Время от времени на героев накатывает тоска — «бывало, лежишь, такая тоска найдет — до смертоубийства можно дойти», — но она не приводит к раздумьям, к переосмыслению своей жизни, и все опять идет своим чередом. В крестьянском мире Кончаловского нет места для критического самоанализа. Такое положение вещей, возможно, стоит искать в православной традиции, для которой характерна «слепая» вера без анализа, а всякое сомнение рассматривается как пагубное.

И наконец, крестьянский мир Кончаловского удивительно созерцательный, но это не интеллектуальное созерцание в духе немецкой философии, и не погружение внутрь себя, как это принято в восточной традиции, а «свободное созерцание сердцем», по выражению Ивана Ильина. Подобное созерцание требует физического пространства, простора, в фильме эту роль выполняет большое озеро. Природа в картине не несет угрозы, она защищает от внешнего мира, давая тишину и душевный покой.

Рефлексия сердцем и сословность российского государства

Профессор департамента политической науки ВШЭ Сергей Медведев*, опираясь на работу Бориса Гройса «Россия как подсознание Запада», считает, что российское понимание себя как иррациональной цивилизации, существующей вне рефлексии, является неким дискурсом национального самооправдания, поисков внутренней национальной опоры, порождающей феномен «хождения в народ», который отчетливо наблюдается в фильме Кончаловского. С другой стороны, над всей этой иррациональной и нерефлексивной российской культурой стоит дееспособное государство, обеспечивающее социальный порядок. Почтальон выдает пенсии «хрустящими» бумажками, крестьяне в чистых, выглаженных рубашках, на дома прибиты абсолютно новые почтовые ящики, деревня выглядит идеально чистой и опрятной. И апогей всего этого — работающий космодром с военными, одетыми с иголочки.

«Белые ночи…» — это своего рода антропологический поверхностный взгляд барина на своих холопов, крепостной театр, в котором нет интеграции автора с деревенской жизнью, какую мог продемонстрировать Шукшин в «Калине Красной». И в этом Кончаловский похож на своего брата Никиту Михалкова. Возникает впечатление, что они в своих фильмах ставят перед собой, возможно, не вполне осознанную задачу — обеспечить функционирование навеки данного порядка, возродить русское сословное государство, и весь дискурс российской национальной иррациональности прекрасно поддерживает логику такого государства.

Виталий Куренной, заведующий отделением культурологии ВШЭ, полагает, что наполовину документальная, наполовину игровая лента «Белые ночи…»  — это попытка этнографического кино, но попытка, увы, неудачная. Кончаловский, создавая этот фильм, скорее всего рассчитывал на иностранного зрителя. Неслучайно он и место для съемок выбрал известное иностранным туристам — Кенозерский национальный парк, регулярно получающий гранты от ЮНЕСКО. Однако мир, показанный Кончаловским, по мнению Виталия Куренного, не отличается иррациональностью, которую некоторые исследователи и философы находят в мыслях, мечтах и действиях русских людей.

Мир деревни показан в фильме как вполне рациональный, разумный и четкий, уверен Куренной. Когда у Тряпицына украли мотор, он действует как любой нормальный, цивилизованный человек в обществе, в котором работают все необходимые институты, — он идет в полицию. Одноклассница главного героя тоже поступает по закону, когда оформляет на своих односельчан протокол о факте браконьерства, и как результат — получает более привлекательную работу в Архангельске. Рефлексию героев, может, и нельзя назвать особо интеллектуальной, но она у них имеется, просто это «рефлексия сердцем».

Большинство участников, выступивших на семинаре, сошлись во мнении, что показанная в киноленте русская жизнь чересчур «театральна» и рассчитана на взгляд человека стороннего, не погруженного в нее.  Во всем повествовании о почтальоне Тряпицыне если и имеется нечто, указывающее на русскую особость, ради которой вроде бы и задуман фильм, то это российский простор, по которому скользит взгляд героев и кинокамера. Бесконечный простор, скольжение по нему представлены как метафора, но не проясняющая сути русской жизни. В этом смысле кажется неслучайной фраза одного из героев: «Никто не знает правды — только видимость одна…»

Смотреть видеозапись

Анастасия Чумак, новостная служба портала ВШЭ

Фото Евгения Гладина

* Сергей Медведев включен Минюстом в список физлиц, выполняющих функции иностранного агента.